Он несколько минут молчал, пытаясь представить себе, как сложилась бы их жизнь, если бы произошло чудо и они смогли поселиться вдвоем в его мюнхенском доме. Но поняв абсурдность этих мыслей, произнес:
— Ты будешь жить без страха и страданий. Ты будешь свободна и проживешь еще много лет… Это будет просто жизнь, немного более странная, чем чья-то другая. Итак, ты поедешь завтра в Мюнхен?
— Да, — сказала Хельга, понимая на него глаза, полные слез. — Но я сделаю это только потому, что вы так хотите. А я никогда не смела вас ослушаться.
— Хорошо, — Хайдель резко встал. — Тогда иди и переоденься, потому что сегодня мы с тобой вместе ужинаем в последний раз.
Поздно вечером, когда, сидя в креслах, они пили коньяк, Клаус сказал:
— Знаешь, а ведь я стал комендантом этого лагеря случайно. Одно досадное недоразумение, испортившее блистательную карьеру… А потом… Как странно все-таки сложилась эта жизнь… Столько крови, жестокости… И эта любовь к тебе… На самом-то деле только ради нее и стоило жить на этом свете.
Хельга сделала глоток и, задумчиво глядя на свечи, сказала:
— Та женщина у костела была права. У меня действительно была большая любовь, но этот путь не был усыпан розами… Удивительно, я долгие месяцы кляла судьбу за то, что она несправедлива ко мне, проклинала все на свете за то, что оказалась в этом лагере, а теперь… Я буду вспоминать его как место нашего знакомства и однажды приеду положить цветы на тот плац, где вы увидели меня впервые.
— Здесь будет равнина, Хельга. И не будет никакого плаца, не будет бараков… И даже этот дом… Скорее всего, его разрушат, и кроме тебя никто не будет знать, что здесь происходило на самом деле…
Спустя некоторое время советские войска заняли город Айхенвальд, на окраине которого находился концентрационный лагерь. Коменданта лагеря нашли мертвым на втором этаже его дома — всего за несколько часов до этого он застрелился.
Хельга шла по полуразрушенным улицам Мюнхена. Некоторые дома лежали в руинах, а иные, наоборот, поражали глаз своей мирной непричастностью к всеобщей катастрофе. Полгорода было разрушено, однако тот район, в котором находился дом Хайделя, по счастливой случайности почти не пострадал.
Задумавшись, Хельга остановилась возле старинного собора, чудом уцелевшего от бомбежек. «Как он похож на тот костел в Кракове, в который мы ходили с Алисией, — подумала она, разглядывая высокий шпиль, разрезающий небо. — Там росла такая же сирень, и она так же сильно пахла». Увидев, что дверь не заперта, Хельга осторожно потянула за ручку. «Зайду ненадолго», — подумала она и, осторожно пройдя внутрь, села на край длинной деревянной скамьи.
Она вспомнила детство, Краков, свою довоенную жизнь… А после стала молиться, чтобы обрести силы для новой, совсем незнакомой для нее жизни.
— Пусть все наладится, пусть постепенно станет как прежде… — шептала она, глядя на солнечные лучи, пронизывающие пыльный воздух собора. — Я должна жить, и моя жизнь должна обрести какой-то смысл.
Она помолчала, повторяя про себя эти слова, а потом неожиданно, как будто что-то вспомнив, сказала:
— Помоги мне! Помоги мне найти этот смысл и суметь выжить во имя нашей любви. Я знаю, ты поможешь мне, потому что ни разу в жизни мои молитвы не оставались без ответа!
Хельга встала и вышла на улицу. Уже несколько дней ей нездоровилось, и поэтому она хотела сходить к врачу, который жил за несколько кварталов от дома Хайделя. Ей предстояло пройти еще несколько улиц, подняться по лестнице на третий этаж, подождать, когда ее смогут принять… Должно было пройти еще немного времени, прежде… прежде чем Хельга узнала, что ее жизнь снова обрела смысл.
Прошло чуть больше десяти лет. Весенний ветер, как когда-то давно, начал рисовать замысловатые гравюры на своих крыльях. Он решил тряхнуть стариной и перемешал карты для пасьянса. Он хотел было сделать все по правилам, используя всего одну колоду, но вдруг достал из рукава припрятанные много лет назад пиковые карты — даму и короля. Теперь он вертел в своих вихрях странный набор из тридцати восьми листов и старался угадать по ним, какие тайны под чужими окнами ему удастся подслушать в ближайшее время. А в перерывах между своими проделками, ветер отдыхал на ветвях благоухающих деревьев и шелестел полотнищами на высоких флагштоках. Весна будоражила чувства, она возрождала забытые идеи и потерянные мечты.
Я сидел на балконе и курил, разглядывая алый закат. Эта необычно теплая весна возвращала меня на много лет назад, в тот год, когда все время дул тревожный ветер, принося с собой пустые надежды и разочарования. Как много изменилось с тех пор. Мир стал другим. Иными стали люди и идеалы. Я по-прежнему занимался бизнесом, однако теперь стал чуть чаще давать себе возможность отдохнуть от дел.
Благодаря ряду открытий в медицине, мне удавалось поддерживать себя в хорошей форме. И кроме неизменных лекарств на полке, ничто не выдавало во мне тяжело больного человека.
Не знаю, что и в какой момент произошло в мироздании, но на моем пути все реже стали встречаться люди, в зрачках которых я видел ненависть и страх. Теперь я помогал многим не из желания вернуть старые долги, а просто потому что так велела мне совесть. Правда, у меня осталась привычка рассматривать в чужих глазах прошлые жизни — я проделывал это довольно часто, просто теперь на моем пути стали чаще встречаться те, кто не был связан со мной общим прошлым.